Lesní cesta
(Лясная дарога)
Jedeme na povozu s Chvedorkem Bradatým starou lesní cestou.
Sem tam vystupují ze země sukovité kořeny jako něčí nářky a výkřiky.
Vypráví Chvedorek Bradatý, jak moc se tu toho během věků odehrálo:
jak lidé lidmi byli přepadáni,
jak lidé lidmi byli olupováni,
jak byli lidmi lidé zabíjeni...
„Vím,“ říká, „pouze málo, ale vše, co tu bylo, až do všech drobností, se odhalí u soudu, na němž se budou vážit lidské duše.“
Všichni, které doháníme, nás prosí, abychom je svezli: strejdové, mladíci, děvčata, výrostci, ženy, staroušci — a bereme je, protože všichni, kdož po této cestě jdou, už nám nejsou cizí, už jsou v nějakém smyslu sví.
Povoz drkotá na písku, nadskakuje na kořenech,
Chvedorek Bradatý mává opratěmi a pohání koně...
Sedíme těsně vedle sebe a všichni pohromadě jedeme starou lesní — lidskou!.. — cestou, jedeme na poslední soud.
přeložil Sjarhej Smatryčenka
Едзем на возе з Хведаркам Барадатым па даўняй лясной дарозе.
Павыступалі з зямлі вузлаватыя карані, быццам чыесьці крыкі і нараканні.
Апавядае Хведарка Барадаты, як шмат тут чаго за вякі адбылося:
як людзі людзьмі пераймаліся,
як людзі людзьмі рабаваліся,
як забіваліся людзі людзьмі...
— Я ведаю, — кажа ён, — толькі трохі, ды ўсё, што было тут, да самых апошніх драбніц, адкрыецца на судзе, на тым страшным судзе, дзе ўзважвацца будуць людcкія душы.
Просяцца ў нас, каб падвезлі, каго даганяем: дзядзькі, дзецюкі, маладзіцы, падлеткі, жанкі, старыя, — і мы іх бяром, бо ўсе, хто ні ёсць на гэтай дарозе, ужо не староннія нам, не чужыя, ужо, нейкім чынам, свaе.
Зыбаецца воз па пяску, ляскоча воз па карэнні,
Хведарка Барадаты махае лейцамі і паганяе каня...
Цесна пасеўшы, усім хаўрусам едзем па даўняй лясной — па людcкой!.. — дарозе, едзем на страшны суд.
Tanec s užovkami
(Танец з вужакамі)
Boj mě zachvacuje: uvolňuje všechny mé schopnosti, probouzí všechny mé síly, stává se tancem, stává se oslavou, tká svůj neopakovatelný vzor z mých pohybů.
Chráním se před ním. A těším se na něj.
A již se z moře vynořily dvě užovky — dvě neukojitelné pomsty.
Vášnivě se na mne vrhají, omotávají mne hladkými pevnými zákruty, vystřelují rozeklané jazyky přímo do tváře...
Odtrhávám je od sebe, škrtím je rukama, dupu nohama, kroutím se, svíjím se, křičím...
Kolem se ze všech stran sbírají měšťané.
Jako přitahováni magnetem, dívají se na můj zoufalý souboj, na mé zhoubné úsilí...
„Jaká podívaná!“ slyším, jak nadšeně říkají.
„Poprvé pozorujeme takový napjatý rytmus,
poprvé vidíme tak vytříbený tanec.“
přeložil Sjarhej Smatryčenka
Змаганне захоплівае мяне: яно разнявольвае ўсе мае здольнасці, яно абуджае ўсе мае сілы, яно становіцца танцам, яно становіцца святкаваннем, яно тчэ з маіх рухаў свой непаўторны ўзор.
Я ашчаджаюся ад яго. І чакаю яго.
А з мора ўжо вынырнулі дзве вужакі — дзве неспатольныя помсты.
Яны апантана накідваюцца на мяне, абкручваюць слізкімі шчыльнымі звівамі, пстрыкаюць джаламі ў самы твар...
Я аддзіраю іх ад сябе, я душу іх рукамі, тапчу нагамі, кручуся, уюся, крычу...
Навокал, з усіх бакоў, збіраюцца гараджане.
Нібыта прыцягнутыя магнітам, яны глядзяць на мой адчайны міжбой, на мае пагібельныя вымогі...
— Якое відовішча!.. — у захапленні, я чую, гамоняць яны. —
Мы першы раз назіраем такі напружаны рытм,
мы першы раз бачым такі выкшталцоны танец.
Opovrhovaný prorok
(Пагарджаны прарок)
Co přicházelo — odešlo, co se slibovalo — chvíli postálo, jako bílý oblak nad hlavou a pomalu roztálo.
Tolik bylo malých a velkých událostí — i přece nejpodstatnější nestačilo, tolik bylo setkání — ale všechny už za hranicí času a ozývají se jak kdy.
„Člověče, snědl jsi svého Boha,“ povídal o Velikonocích opovrhovaný prorok a ťukal velikonočním červeným vajíčkem do černého kamene.
Tu mrtvé ožilo.
A tu živé zmrtvělo.
přeložil Sjarhej Smatryčenka
Што надыходзіла — адышло, што абяцалася — пастаяла, як белае воблака над галавой, і паціху растала.
Так многа было малых і вялікіх падзей — а самай істотнай усё-такі не хапіла, так многа было сустрэч — але ўсе яны ўжо за мяжою часу і адгукаюцца калі як.
— Чалавек, ты з’еў свайго Бога, — казаў велікодным днём пагарджаны прарок і стукаўся велікодным чырвоным яйкам у чорны камень.
Вось мёртвае ажыло.
І вось жывое змярцвела.
Hatě
(Кладкі)
Jdeme napříč bažinou.
Po stranách skrytě zejí propadliny, bují žluté blatouchy, na hrbolatých kupičkách trsy sítiny.
„K čemu vyhledávat svou záhubu sami?“ míní staří. „Přijde čas, ta už si toho svého najde.“
Záhuba však není to, co hledáme. My hledáme východ — ze života bezcílného a bezmocně přikrčeného na pokraji bažiny, která nemá konce.
Můžeme za to snad my, že východ z ní je natolik pevně spojen se záhubou a to, co jest, s tím, čeho není?
Kdysi dávno položili přes bažinu hatě. Tenkrát lidé chápali, kam směřuje jejich život, ale hatě se zadupány propadly do hlubin, pohlceny nenasytnou bažinou, a nyní musíme jít naslepo, nazdařbůh.
Boříme se, zmítáni pochybami, našlapujeme opatrně, zvažujeme každý krok — a když jsme se náhle propadli do zhoubných hlubin, najednou právě tak náhle nacházíme oporu — ztracenou, starou, odňatou, a přesto v našem zoufalém úsilí vždy tajemně přítomnou — hatě.
přeložila Františka Sokolová
Мы iдзем па дрыгве.
Абапал тояцца прорвы, буяе жоўтая лотаць, тоўпяцца на куп’i пукі сітнягу.
— Нашто шукаць сваёй згубы? — нам кажуць старыя людзі. — Прыйдзе час, і яна сама, каго трэба, знойдзе.
Не згубы, аднак, мы шукаем, а выйсця — з жыцця, што, не маючы мэты, туліцца ўскрай дрыгвянога бязмежжа, і хіба мы прычынай таму, што выйсце ў ім гэтак шчыльна з’яднанае са згубай, а тое, што ёсць, з тым, чаго няма?
Некалі па дрыгве былі пакладзеныя кладкі, і людзі тады разумелі, куды жывуць, але даўно ўжо кладкі ўбіліся ўглыб, засмакталіся прагнай дрыгвою, і трэба цяпер ісці наўздагад.
Мы гразнем, мы сумняваемся, мы вывяраем крокі, і калі раптам правальваемся ў згубную глыбіню, знаходзім, гэтак жа раптам, апірышча — страчанае, старое, аднятае, але ўсё роўна заўсёды прысутнае патаемна ў нашых адчайных памкненнях, — кладкі.
Na této zemi
(На гэтай зямлі)
Někdo se mne ptá na cestu na východ, někdo zase na cestu na západ...
Jako rozcestí, ukazuji všem, kam mají jít, a sám zůstávám na místě — na této zemi, pod tímto nebem,
příliš lehký pro hloubku,
příliš těžký pro výšku,
příliš celistvý, abych se vydal nějakým směrem...
Tu je má levá ruka, tu je má pravá...
Kladu semeno do půdy a ono vyrůstá v strom:
na jedné větvi má slunce,
na druhé měsíc,
různohlasí ptáci ze všech konců světa zpívají na něm své písně a budují hnízda...
Tu je můj západ a tu je můj východ.
přeložil Sjarhej Smatryčenka
Хто пытаецца ў мяне дарогу на ўсход, хто — дарогу на захад...
Нібы раздарожжа, я паказваю ўсім, куды ісці, а сам застаюся на месцы — на гэтай зямлі, пад гэтым небам,
занадта лёгкі для глыбіні,
занадта цяжкі для вышыні,
занадта цэласны, каб падавацца ў які-небудзь бок...
Вось мая левая рука, вось — правая...
Я кладу зерне ў дол — і яно вырастае ў дрэва:
на адной галіне ў яго сонца,
на другой — месяц,
рознагалосыя птушкі з усіх канцоў свету спяваюць на ім свае песні і ладзяць гнёзды...
Тут мой захад і тут — усход.
Povrch
(Паверхня)
Povrch je nalinkován na trojúhelníky, čtverce, kruhy...
Abych se dostal do hloubky, nadechuji se zhluboka a beru do rukou kámen.
Hloubka se mi ale vyhýbá. Nejvíce, čeho mohu dosáhnout — nového povrchu: dna.
Je to skutečně má vlastnost, mé znamení: vše, co ovládnu, vše, čeho se dotýkám, proměňovat v povrch?!.
Žiji na povrchu země a vody a ohně a vzduchu,
a tělo je povrchem mého života, a rozum je povrchem těla.
Povrchem — uvažuji, povrchem — rozumím, povrchem — měřím hloubku...
Sotva živ, vylézám na břeh.
Obstupují mne známé trojúhelníky, čtverce, kruhy...
Teď už jsem v bezpečí, teď už jsem doma...
Avšak kolébá se ve mně nepochopitelná hloubka a nutí kolébat povrch.
přeložil Sjarhej Smatryčenka
Паверхня раскрэсленая на трохкутнікі, ромбы, кругі...
Каб трапіць у глыбіню, я набіраю паветра ў грудзі і бяру ў рукі камень.
Але глыбіня ўхіляецца ад мяне. Самае большае, што я магу дасягнуць, — гэта новай паверхні: дна.
Няўжо такая мая ўласцівасць, такі мой знак: усё, што асвойтваю, усё, што кранаю, — пераўтвараецца ў паверхню?!
Жыву на паверхні зямлі, і вады, і агню, і паветра,
і цела — паверхня майго жыцця, і розум — паверхня цела.
Паверхняю — разважаю, паверхняю — разумею, паверхняю — мераю глыбіню...
Ледзьве жывы, выбіраюся я на бераг.
Мяне абступаюць знаёмыя трохкутнікі, ромбы, кругі...
Цяпер я ў бяспецы, цяпер я дома...
Але вагаецца ўва мне неспасціжная глыбіня і прымушае вагацца паверхню.
Упершыню — у анталогіі “Dvě duše. Дзве душы”, 2011
© Алесь Разанаў, 2011
© Сяргей Сматрычэнка, пераклад на чэшскую, 2011
© Францішка Сокалава, пераклад на чэшскую, 2011
